Сегодня Доминик был дома. Как говорится, не абы какой, но свой. Если бы всё пошло иначе, здесь царила бы идеальная чистота и порядок, а у каждой вещи было своё собственное место, порой абсолютно непонятное для Ника. Сейчас же здесь властвовал уютный холостяцкий беспорядок, причем не в отдельно взятой комнате, а в общем во всем доме: стопки книг стояли в коридоре возле лестницы, на кресле валялся скомканный плед, а на соседствующем с ним диване помимо подушек находилась чашка трехвекового возраста из тонкого хрусталя в потеках из-под акварели. Впрочем, Ника положение вещей устраивало. Пожалуй, уютность его жилища бала одним из немногих факторов на которые ему было не наплевать.
Линии ложились уверенно, оставляя жирный след на мелованной бумаге. С искусством он прошел через всю жизнь. Оно помогает и при обдумывании важной мысли, и просто при заполнении времени, когда наступает апатия, и не хочется ничем особо заниматься. В последнее время рисовал он так много, что по всей комнате, в самых разных местах, располагались альбомы, скетчбуки и толстые тетради, чистого места в которых уже не осталось.
В тишине, музыкальный центр, принесенный Яном уже порядком запылился, настроения слушать музыку у вампира не появлялось уже давно, хлопнула тяжелая входная дверь, предусмотрительно оставленная не запертой, гостя Ник почувствовал за несколько кварталов отсюда. Хотя, Левинас не мог представить себе тех идиотов, которые решаться ограбить этот дом, или ворваться, вооружившись заблаговременно до зубов.   
Ник не помнил, договаривались ли они с Лейно о встрече заранее, но против его общества абсолютно не возражал.
– Ник, я захожу с закрытыми глазами! Если ты занят непристойностями, будь уверен, что я ничего не увижу!
Доминик выдавил смешок, больше похожий на выдох воздуха через нос. Сейчас Лейно был старым и уважаемым вампиром, насколько это понятие вообще можно применить к вампиру, но для Левинаса он был мальчишкой. В последнее время ему стало всё тяжелее избегать стандартов и шаблонов, старость, чтоб её…
Он поднял глаза на вошедшего.
– У нас проблемы, - прямо начал Тирс, и вправду закрыв глаза.
Ник позволил себе усмехнуться левым уголком губ.
– Проблемы у меня, - правильно расценил его молчание гость.
Доминик по-прежнему молчал, глядя на получившееся подобие рисунка. Говорить ничего он пока не собирался.
– Ты наверняка слышал о смерти Ханны Дюваль. СМИ говорят одно, но на деле она была убита вампирами.
Комнату оживил звук разрываемой бумаги. Ник вырвал и беспощадно скомкал лист, привычным движением кинув его себе под ноги. Вздохнул. Откинулся на спинку кресла, закинул ноги на крышку стола, подвинув пятками стопку каких-то бумаг. Впервые за всё время пребывания Тирса, он прямо взглянул в его глаза. «Взгляд таит усмешку, но в душе царит беспокойство», - подумал он, оглядывая гостя с головы до ног.
- Кажется, свой последний телевизор я разбил о голову какого-то чудака, который пытался вовлечь меня в свои политические дрязги. Не думаю, что на ситуацию с наличием его мозгов это повлияло, но после того, как его задница соприкоснулась с уличной брусчаткой, у меня наступило время рисования и размышлений. Не просветишь? – спросил он, указывая рукой на кресло со скомканным пледом.
– Ты уж прости, что не спросил, как у тебя дела, - словно опомнился Лейно.
- Лучше всех, только никто не завидует, - вспомнил старый как мир ответ Левинас, отмечая про себя, что в этой фразе есть свой горький смысл.
- Ну так что? – напомнил он о поднятой ранее теме, разглядывая носки домашних туфель.

Шум, послышавшийся с улицы заставил Ника слегка поморщиться. Он искал тихий район для своего проживания, и после переезда предпринял несколько шагов для наведения порядка. К сожалению, шум от молодых и глупых всё равно проникал в его жизнь. «Хотя, кажется, это просто обычные выпивохи, среди тех, кто любит высунуть свою пустую башку из люка несущейся колымаги, и с счастливой улыбкой разбрасывать по округе свои счастливые слюни. Вот в 1923 было поинтереснее, когда моими соседями по дому оказалась секта, ставящая перед собой цель уничтожение всех вампиров…», - к сожалению, настроение Лейно испортило радужные воспоминания.
Ник невольно проследи взглядом в том же направлении, что и его гость. Настроение резко испортилось. Левинас едва заметно скрипнул зубами. Всё, что касалось Торы он воспринимал в штыки. Помнится, он довольно долго переживал уход своего учителя, хотя был тогда молод и полон жизни, сможет ли он пережить уход Андерсен для него самого оставалось загадкой.
С его способностями, он понимал её поступок, но как здоровое эгоистичное существо, простить пока не мог. Доминик не знал что это, проявление смелости, или слабости? Пережить самые темные и дрянные века, годы грязи и темноты, пытаясь вычленить из этого нечто светлое и прекрасное, пусть даже в виде прекрасных вещей. И уйти тогда, когда ночь стала так упоительна и прекрасна, а мир заиграл по настоящему яркими красками. Ник не мог понять, как такая, как Тора могла устать от жизни, и невольно задавался вопросом – не трус ли он, влачить своё жалкое существование, не решаясь покончить со своей всё более безумной жизнью одним махом?
Он знал одно, её смерть здорово подкосила его жизнь. И прошло слишком мало времени, чтобы её можно было забыть.  Левинас сам не знал, сознательно ли он захламляет всё вокруг сея, или он делал так всегда, и сейчас это просто выглядит заметнее.
Доминик прикрыл глаза.
– Ханна была убита двенадцатого мая. В последний раз её видели в каком-то ресторане…
Эмоции обрушивались мощным потоком, заполняя собой всю комнату. Казалось, здесь не осталось ни малейшего пустого места. Это заставила Левинаса поморщиться.
Тирс был настолько взвинчен, взволнован, что едва сдерживал себя, пытаясь не разрушить всё вокруг, нанести вред кому угодно, в том числе и себе.
– У меня голова скоро лопнет!
- Это заметно, - флегматично ответил Доминик, оплетая голову и позвоночник Тирса одним простым как мир, но эффективным успокоительным заклинанием.
- Я только не пойму, почему это для тебя так важно? Ты не можешь даже нормально изложить рассказ. И чего ты хочешь от меня?
Левинас признавал, что Лейно был старым вампиром, не относительно него самого конечно, но, тем не менее, примерно в его возрасте Ник начал задумываться о чем-то грандиозном, если не начал это совершать. Горячность хороша для молодости, в 700 же лет она выглядит немного странно. Если же тут дела иного плана, и здесь вмешалась Линерия, то всё равно не понятно, что заставляет взрослого и опасного мужчину ходить по старым знакомым вместо того, чтобы устраивать кровавую баню тем, кто убил его возлюбленную. «Хотя, тут присутствует сильное чувство вины, Крив ногу свернет, при разоре его чувств, тут может быть что угодно!».